Художник и книжный график Иван Кириакиди вспоминает о своём становлении как художника в условиях Советского Союза, о времени, когда к нему пришла всесоюзная известность, а также о своей репатриации в Грецию.
Вашу жизнь и творческий путь можно условно поделить на две части - до репатриации в Грецию и после. До - известность в масштабах огромной страны, личная мастерская в центре Ташкента, в 1988-м вас даже выдвинули на соискание звания академика Академии Художеств СССР. И вдруг вы переезжаете на постоянное место жительства в Грецию, обрубив все прошлые связи. Никогда не жалели о переезде?
Я в своё время почувствовал, что Советский Союз распадётся и мне будет сложно там жить. Я думал, что моя родина - это весь Советский Союз. Я там родился как художник, сделал массу книг, меня знала вся страна. Я рекордсмен по получению дипломов за книги с гравюрами в Советском Союзе. Поэтому жить в какой-то отдельной республике, быть за барьером остальных республик, я это не принял. Когда я уезжал, мне говорили в Ташкенте: "Ты практически классик, куда ты уезжаешь?!" И действительно было не по себе уезжать в никуда. Но уже в Греции я понял по настроению тех ребят, которые там остались - в Казахстане, в Узбекистане, что принял правильное решение, что там стало очень сложно жить. И многие мои друзья волочили жизнь там на очень низком уровне. Конечно, и в Греции было сложно выживать, это, наверное, подтвердит каждый эмигрант. Но я считаю себя человеком "богатым" по жизни: я объездил все республики Советского Союза, всё это было моё, родное. Как говорится, есть что вспомнить.
У вас ведь греческие корни. Расскажите о своей семье. Когда впервые посетила мысль о репатриации в Грецию?
Отец мой родился в селе Санда под Трапезундом, в Турции, мать - с юга России. Встретились они в Грузии, там меня и породили. А потом, в 49-м году - высылка в Казахстан, где я окончил школу, женился. Учился я во Львовском полиграфическом институте, а после его окончания меня направили в Ташкент. Там работал около 23 лет главным художником издательства. Вот там, в принципе, и начались мои сомнения, как жить дальше. Одно время хотел прописаться в Москве. Но не вышло из-за финансовых сложностей. И брат мой оформил в посольстве Греции документы на выезд, а вслед за ним и я. Это был 91-й год. 51 год мне был.
Обычно в таком возрасте не начинают жизнь с нуля. Неужели не было страшно всё бросать, уезжать с насиженного места? Ведь у вас уже была семья...
Как я уже сказал, я предчувствовал распад СССР, и я понял, что я там не выдержу - ни творчески, ни физически. А Греция - это прародина моего отца, и во-вторых, очень романтичная страна. Когда я приехал в Афины, я посещал Акрополь... До сих пор у меня, проезжая мимо, голова поворачивается в ту сторону. Страна богатейшая, народ интересный. Что касается семьи - дочь и двух внучек мы на первое время оставили в Ташкенте. Уехали вдвоём с женой. Она, конечно, где-то полтора года плакала, раз в день точно, вспоминая друзей, прошлую жизнь. В Ташкенте у нас была квартира великолепная в кирпичном доме. У меня - своя мастерская в отдельном доме с виноградником, яблонями и вишнями. А в Греции материальные трудности были весьма и весьма... Я как-то раз не смог вовремя заплатить за квартиру, мне сказали: "Если не заплатишь - вызовем полицию!" Это было как-то неожиданно, не по-людски. Но у нас здесь получилась среда из семи художников из Советского Союза, и мы спасали друг друга морально. Ходили на выставки, ездили на рыбалки. А потом пошли и мои выставки, появились заказы неплохие.
Как вам удалось в Греции заявить о себе как о художнике?
Есть один товарищ, он приезжал ко мне в Ташкент, помогал оформлять документы для репатриации. Через три-четыре месяца после моего переезда он организовал здесь, в Афинах, презентацию моих работ. И как-то случайно мои гравюры предложили одной галерее в Халандри, галерее Зои Псаро, где и прошла моя первая в Греции выставка. Народу было очень много, записали меня на телевидении. Было выставлено 34, а купили 52 моих работы. Потом Зоя мне призналась: она боялась, что никто не придёт, ничего не купят. А вышло всё наоборот. То есть, они впервые здесь увидели такого качества ксилографию. Наша школа очень сильная была в Советском Союзе.
Расскажите подробнее о стиле, в котором вы работаете.
Ксилография - это гравюра на дереве. Чаще всего берётся поперечный срез. Самый лучший материал - это самшит, очень прочное, твёрдое дерево. На нём резцами делается иллюстрация, которая затем печатается. Это авторская доска, художник сам режет свои сюжеты. Мне мой педагог во Львове помог выйти на эту дорогу. Я всегда хотел только живописцем быть. А он мне привил любовь к гравюрам, помог понять, что это большое искусство. Ведь содержание маленькой гравюры гораздо богаче, чем огромные холсты живописи. После переезда в Грецию, к сожалению, я очень мало книг выпустил с гравюрами. Только две книжки детские, сказки Пушкина. Исчезают настоящие любители живой книги, тем более, книги с графикой. Но я не унываю, делаю экслибрисы. Участвую в выставках - в основном, за пределами Греции. Со своими работами объездил весь мир, разве что в Австралии не был. Здесь занимаюсь живописью. Сейчас с годами хочется просто сидеть в своей мастерской и работать. Самое главное - не терять оптимизма.
Вы живёте в Греции почти 30 лет. Чувствуете ли вы себя здесь своим? Как считаете, переезд обогатил ваше творчество?
Своим? К сожалению, органического сплетения нет. Мне кажется, греки сами этому препятствуют: идёт какая-то самозащита со времён оккупации Турцией, да и страна маленькая. Ещё здесь постепенно прояснился чуждый для меня вопрос - вопрос материальной выгоды во всех сферах жизни. Я к этому не привык. То, что переезд обогатил моё творчество, тоже сказать не могу. Меня одинаково весь мир трогает. И Африка, и Россия, и Южная Америка. У меня нет какого-то иллюстративного отношения к конкретной стране. Меня многое волнует. Исходя из разума, если я живу здесь, то я, конечно, гражданин свой страны. В итоге, у меня, получается, два дома. Один дом - это Греция. А второй дом - виртуальный, это Россия.
